Иногда, Али-Баба чувствует, как Масрур наблюдает. Взгляд ощупывает лицо, ведет по скулам, до смешного внимательно изучает каждую черточку на губах. Али-Баба упорно смотрит в сторону, избегая встречи с темными глазами. За окном их фургона расстилается очередной шумный город, готовый принять в свои объятья новоприбывших звезд. Но Масруру плевать на красоты. Напротив, как хищник следит за своей жертвой - он выжидает на случай, если вокалист снова потеряет над собой контроль. На коленях басиста лежит его гитара, пальцы рук лениво выводят витиеватые узоры по лакированной поверхности. Прямо перед ним сидит Али-Баба, ерзающий на кожаном сидении, углубившийся в свои мысли.
Иногда, Али-Бабе думается, что он счастлив. Работа, принесшая с собой известность. Новый дом, роскошью которого он не успевает насладиться за те короткие часы покоя между репетициями и выступлениями. О подобном Али-Баба раньше не смел и мечтать. Даже более того: он и подумать не мог о том, что ему так повезет. О своей удаче Али-Баба помалкивал, прячась за скромной благодарной улыбкой - просто так, чтобы не спугнуть неосторожным словом счастье. Но и этого вскоре оказалось мало. Он не мог вспомнить, как это началось. Когда начало не хватать просто быть рядом, наблюдать со стороны. Едва заметные касания к всегда горячей коже, упиваться видом редкой, пусть и пьяной, улыбки басиста. Это казалось Али-Бабе таким кощунством: хотеть чего-то большего, если у него итак было более чем достаточно.
Иногда, однако, он все же притворяется. Что все по прежнему хорошо. Даже когда мозолистые ладони ложатся мягко и разминают затекшие усталые плечи, будят заснувшего за столом, вымотанного от упорной работы Али-Бабу. В первые мгновенья ему не хочется просыпаться. Тогда чужие руки вкрадчиво щекочут шею, пальцы путаются в волосах - его голову поднимают, аккуратно отводя челку в сторону. Али-Бабе хочется прильнуть к этому чужому, и в то же время до боли знакомому теплу. Он открывает глаза и понимает, что нельзя. Поэтому он отводит взгляд в сторону, не смея выдать себя. Али-Баба не желает быть жертвой, а уж тем более рабом своих чувств. И каждый раз притворяется, что не облажался.
Масрур никогда не был слишком романтичным, но понимал ценность чувствам. Замечая их, плещущиеся в глазах Али-Бабы, он не позволял себе оторвать взгляда. Хотя знал, что потом будет винить себя за эту вольность. Басист чувствовал свое преимущество, и зачем-то пользовался им, проверяя тлеющую уверенность Али-Бабы. Масрур сам не знал, зачем это ему сдалось. Его нельзя было любить - тем более, так долго. Он выжидал, когда Али-Баба сдастся. Но чем дольше он смотрел, тем сильнее уверялся в обратном. Под его взглядом щеки Али-Бабы по прежнему пунцовели, а сам вокалист больше не сбегал. Терпел и, должно быть, даже радовался в глубине души, что на него обратили внимание. Масрур ждал, когда решимость Али-Бабы обретет форму. Когда он с вызовом и каплей надежды взглянет ему в глаза и, наконец, увидит в них одобрительное - и, безусловно, покоренное упорством тепло.